С 1 июля по 5 августа 1969 года в г. Ташкенте проходил суд над десятью активистами Национального движения крымских татар. Суд имел огромный резонанс в крымскотатарском обществе, в правозащитных кругах СССР и за рубежом.

Подсудимые: Решат Байрамов, монтажник, 26 лет, Айдер Бариев, экскаваторщик, 31 год, Светлана Аметова, 28 лет, Мунире Халилова, акушерка. 24 года, Риза Умеров, электросварщик, 49 лет, Руслан Эминов, прораб, 30 лет, Иззет Хаиров, инженер-метролог, 31 год, Роллан Кадыев, физик, 32 года, Ридван Гафаров, пенсионер, 54 года, Исмаил Языджиев, каменщик, 49 лет; обвинялись по ст. 190-3 УК РСФСР и по аналогичным статьям 191-4 УК УзССР, 187-1 УК УССР и 203-1 УК Тадж. ССР. (т.е. в распространении "заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй").

Подсудимым инкриминировалось распространение и изготовление документов о трагической судьбе крымскотатарского народа и расправах над крымскими татарами, участвовавших в акциях Национального движения, среди которых упоминались "Траурная информация № 69", "Чирчикских громил к ответу", "Кровавое воскресенье". Обвинение занималось лишь доказыванием фактов изготовления и распространения. Подсудимые не отрицали многих из этих фактов, тем не менее, полностью отрицали клеветнический характер документов и не признали себя виновными. На суде обвиняемые говорили о трагической судьбе крымских татар, ужасах депортации, тысячах человеческих жизней, загубленных чудовищной государственной машиной подавления, жесточайшей дискриминации целого народа на фоне широко пропагандируемых лозунгов национального равенства и процветания, репрессиях против крымскотатарского общенационального Движения, стремящегося легальными, конституционными способами добиться возвращения отнятой родины.

Характерно, что и в документах, которые ставились в вину подсудимым, поднимались все эти темы. Так, в частности, в «Траурной информации №69», составленной 15 мая – 1 июня 1968 года, описывалась депортация 1944 года, невыносимые условия спецпоселений, в результате которых погибло 46,2% крымских татар, а сама политика, осуществляемая по отношению к коренному народу Крыма, была названа геноцидом. В длинном списке обвинений Решата Байрамова значилось составление письма-обращения «Геноцид в политике правительства Советского государства», в котором отмечалось, что правящие круги СССР, «грубо нарушая общепризнанные нормы международного права, в широких масштабах осуществляют геноцид против крымскотатарского народа».

Необходимо отметить, что впервые цифра потерь крымскотатарского народа в 46,2% была названа в другом документе Национального движения – «Обращении крымскотатарского народа к XXIII съезду Коммунистической партии Советского Союза» (март 1966 года). Она была выведена в результате переписи потерь, проведенной активистами Движения в регионах высылки.

Следственный отдел КГБ, пытаясь доказать необоснованность таких подсчетов, сделало нехарактерный и, наверное, опрометчивый с точки зрения советских правоохранительных органов шаг, затребовав через Министерство охраны общественного порядка Узбекистана официальные данные о численности умерших крымских татар в местах спецспоселений в первые последепортационные годы. В свою очередь такое же не присущее ответное действие осуществило и ведомство, в числе других непосредственно осуществлявшее политику геноцида в отношении крымских татар. Оно предоставило требуемые справки, хотя и привело явно уменьшенные цифры потерь крымских татар за 1944-1945 годы в Узбекистане.

О готовящейся судебной расправе над 10 арестованными представителями крымских татар было известно московским правозащитникам. Петр Григоренко с готовностью согласился на просьбу 2000 крымских татар стать общественным защитником на процессе десяти, но, будучи ложно вызван в Ташкент на суд, был сам арестован 7 мая 1969 г. и помещен в следственный изолятор КГБ при СМ Узбекистана. Еще в марте 1969 г., готовясь к суду, П. Григоренко написал комментарий к этим двум официальным справкам (в материалах следствия они даны под №32 и №33, в комментарии П. Григоренко упоминаются как документы 1 и 2).

П. Григоренко замечает, что следствию «нет дела до того, что крымские татары, для выяснения истинных размеров постигшего их бедствия, составили полный список всех выселявшихся из Крыма и установили, кто из этих людей погиб при выселении, во время перевозки в закрытых вагонах от места выселения до места ссылки и на местах ссылки летом 1944 года и в страшную зиму 1944-1945 гг. Для следствия важно, чтобы была бумажка — пусть самая липовая, но за подписью и печатью, и суд узбекский поверит ей и даже не станет слушать доказательств обвинения». От внимания П. Григоренко, обладавшего блестящим аналитическим умом, не ускользнуло то обстоятельство, что справка №1 «помимо воли его авторов, дает все же некоторые данные о массовости потерь крымскотатарского народа». И он попытался, используя приведенные в документах цифры, выйти на общий итог потерь за полтора года (с июля 1944 по декабрь 1945 года), которые по его расчетам составили только на месте ссылки 33333 чел., или 22% от числа прибывших в Узбекистан на 1 июля 1944 года.

Правозащитник, конечно, понимал, что недостаточность данных и невозможность проверить их достоверность в официальных документах, не позволяют ему подсчитать весь объем потерь крымскотатарского народа. Поэтому он подчеркивает: «Глубоко уверен, что еще большие потери понесены во время переезда в закрытых, битком набитых голодными людьми вагонах, в которых дышать нечем было как от раскаленности наружного воздуха, так и от спертости его внутри вагона». Осознавая, что масштабы трагедии чрезвычайно велики и недостаточно изучены, Петр Григоренко пишет: «Пусть те, в ком есть хоть капля совести, осудят меня за то, что я скажу — и крымские татары приуменьшают свои потери. В тех условиях должно было погибнуть не менее половины выехавших. Я глубоко уверен, что прибытие эшелонов закончилось 8 июня не потому, что все отправленные из Крыма эшелоны прибыли к месту назначения, а потому, что дальнейшее движение тех, кои не дошли, не имело смысла, ввиду гибели «груза».

Нас должны заставить задуматься эти слова великого друга крымскотатарского народа. Приступая к исследованиям потерь крымских татар в результате депортации и нечеловеческих условий спецпоселений нельзя упускать из виду, что кроме Узбекистана и Казахстана, десятки тысяч крымских татар оказались в северо-восточных регионах России, на Урале (а 93 семьи даже в Якутии!), где смертность была выше из-за непривычно холодного климата, каторжного труда, жестокого обращения со спецконтингентом. Предстоит изучить судьбу тысяч крымских татар – мужчин и подростков, призванных в трудовую армию непосредственно перед депортацией, в апреле-мае 1944 года (что также являлось частью дьявольского плана по изгнанию крымскотатарского народа), и отправленных в лагеря на Север, Урал, Казахстан, где их труд нещадно использовался на строительстве дорог, заводов, на лесозаготовках. Нужно помнить о тысячах советских воинах – крымских татар, отправленных после войны на места спецпоселений в качестве награды за защиту своей страны, и еще о том, что за 1944-45 годами следовали не менее тяжелые 1946-49 годы, собиравшие свою обильную скорбную жатву из невинных жертв…

Как известно, суд вынес обвинительный приговор, признал подсудимых виновными и приговорил: Решата Байрамова и Роллана Кадыева — к трем годам лагерей общего режима, Айдера Бариева и Иззета Хаирова — к полутора, Ридвана Гафарова и Исмаила Языджиева — к году, для Светланы Аметовой, Мунире Халиловой И Ризы Умерова суд нашел достаточным срок, отбытый в предварительном заключении (около десяти месяцев), Руслан Эминов получил полгода исправительно-трудовых работ. 5 августа после вынесения приговора крымские татары, собравшиеся около здания суда, от 500 до 700 человек, организованно двинулись к зданию прокуратуры, а затем к зданию ЦК КП Узбекистана. У прокуратуры была устроена сидячая демонстрация. За два квартала до здания ЦК на идущую демонстрацию напал большой отряд милиции. Часть демонстрантов была рассеяна, часть задержана. После суточного пребывания в отделениях милиции почти все демонстранты были освобождены, кроме четырех человек, получивших по 15 суток.

Очень яркую и точную оценку суду дал Ролан Кадыев в своем последнем слове: «Судебный процесс послужил и наглядным уроком, продемонстрировавшим экстремистскую сущность воинствующего шовинизма, не останавливающегося ни перед чем в своей попытке подорвать справедливое движение крымскотатарского народа и расправиться с его законными представителями».