Не вызывает сомнения принадлежность к татарской литературе текста, написанного по-татарски. Польские же татары, расселившиеся на польских землях в XIV в. необычайно быстро утратили тюркский язык и пользуются польским. О причинах этого явления и особенностях этногенеза польских татар подробно написано в статье Ч. Лапича ¹. Ранее польские татары писали по-польски, но арабскими буквами. Использование букв "канонического" языка для записи текстов на "местном" языке — свидетельство мусульманского (в данном случае) происхождения и адресата текста. Рукописи, содержащие тексты на польском языке, записанные арабскими буквами, разнообразны по типу и назначению. Собственно литературные произведения (оригинальные или переводные) содержатся в так называемых "китабах". Это — сборники наставлений, легенд, притч и т. п. Есть сведения по крайней мере об одном поэтическом тексте³. Поэтическая форма выбрана, вероятно из-за того, что данное сочинение полемизирует с антимусульманской сатирой Я. Кохановского, также написанной в поэтической форме. В XIX в. в китабах все чаще стали встречаться записи кирилицей и латиницей. Ныне традиция арабографических текстов более не поддерживается. В междувоенной Польше издавались такие периодические издания, как "Przeglad Islamski", "Rocznik Tatarski", "Zycie Tatarskie" — в основном научного и просветительского характера. Сведений о публикации в данных изданиях произведений художественной литературы у нас нет.

В современном обществе наряду с утратой языка происходит отход от религиозных и семейных традиций, наблюдается миграция из мест компактного проживания. В таких условиях происхождение остается основным показателем принадлежности к польским татарам. Его, однако, недостаточно, чтобы любое произведение, написанное этническими татарами, могло бы быть названо произведением татарской литературы. Для этого необходимо наличие в таком произведении национальной тематики. Но и в этом случае уместнее было бы говорить не о польско-татарской литературе, а о литературе польских татар. Единственный образец такой литературы, который нам удалось обнаружить, — поэтический сборник Селима Хазбиевича "Вхождение в предание", изданный в Ольштыне в 1978 г.⁴.

С. Хазбиевич родился в Гданьске в 1955 г. По образованию филолог-полонист. Его первые стихотворения были опубликованы в периодических изданиях в 1973 г. В суммарном отчете о польских поэтических книгах 1978 г. его сборник был отмечен лишь как выделяющийся своей этнографичностью.

Для нас это замечание весьма важно, ибо оно свидетельствует, что на польский взгляд в общий контекст польской поэзии он не вполне вписывается.

В сборнике 3 раздела. Первый из них назван так же, как и весь сборник. Эпиграф к нему:"Отдавать себе отчет, что ты — последний из племени" (Э. Крук."Край"). В нем 11 стихотворений. Это — наиболее "этнографический" раздел. В 6 (из 8 имеющих заглавие) стихотворениях татарская тема так или иначе заявлена уже в названиях:"Рубаи", "Колдуны" (название блюда), "Мечеть" 1 и 2, "Внутри мечети", "Феска". В содержании каждого из них татарская тема присутствует либо опосредованно, либо прямо, через детали татарского быта: "(…) татарские колдуны/закрученные зубчиками, подаваемые в бульоне,/с которых начинается время и кладбище,/к которым возвращаешься после молитвы (…)" ("Колдуны"), "Пусть Аллах/взглянет на меня в капле дёрна (…)" ("Мечеть (2)"), "Идёт по густой бороде Пророка (…) ("Предание"), "Тело мое — нежное — каждое — выпечным/полумесяцем облепленное/на концах/закрученное колдунами/тело от намаза сонное/сгибаемое и непокорное в мечети/тело мое/для молитвы/любви/для ереси/тело мое угловатое — каждое/ под полумесяц неподатливое" (без названия), "Когда я один вера моя/зеленым тюрбаном обвивает ветер (…) (без названия), "Сходит прямо в мечеть/садится на байрамовом/троне/жирный бульон/Вокруг пальцев на/жесты и четки накручивает тоску — Каабу/обходит семь раз/наконец — жертвенного/барана ветрам/ко сну укладывает" ("Миф"). Подчеркнуты и местные реалии:

"Вера полумесяцем стоящая/на древке бунчука/окутываемая волнами / Вислы / бронзовая старая вера/переплётом хамаилов / предкам/машет" (без названия), "(…) я вся красная как/кровь из жил литовского медведя (…) ("Феска (1)"), упоминаются топонимы. Открывается же данный цикл стихотворением "Рубаи", где речь идёт об утрате исторической памяти:

"Только доспехов лязг среди теней /говорит о прежнем владении земли;/остается прах, никто не спрашивает —/живые — умерли. Мертвые — немы".

Второй раздел сборника назван "Мать-Материя". Ни одно из 3 его стихотворений не содержит ничего татарского, за исключением топонимов мест проживания польских татар, предков и родственников автора. Этот раздел можно было бы назвать "ностальгическим". Татарская тема в его стихотворениях появляется более опосредованно. Так, в первом стихотворении "Пра-сон" лишь в строке "Старая женщина идет по дороге к мизару" появляется татарская реалия; однако, это стихотворение посвящено матери, и все оно таким образом может быть отнесено к "татарскому циклу". Еще более опосредованно эта тема выступает во втором стихотворении "Липкове", хотя такая реалия как минарет упомянута в нем многократно. Его общее настроение — удаление от родных традиций, уход к европейской культуре: "3. Что-то есть/стихотворение об игре в миф/минарет маску об/игре вообще (…)". Наконец, третье стихотворение, своим настроением, аналогичное предыдущему, "Едучи в Бохоники" лишь заглавным топонимом связано с татарскими стихотворениями.

Третий, и самый обширный, раздел сборника "Учреждение Теории Абсолюта" почти целиком может быть отнесен к общеевропейской поэзии. Методом слепого тестирования ничего специфически татарского мы в нем не обнаружили бы. В разделе 24 стихотворения. Лишь 2 (из 10 имеющих название) возвращают нас к мусульманской тематике в заглавии: "Поэма в честь Али и двенадцати имамов" и "Джалал-уд-Дин-Руми". В содержании большинства из них нет никакой татарской или мусульманской специфики, а если таковая и появляется, то еще более опосредованно, нежели в предыдущем разделе: "Ещё не умею назвать/того что ушло того/чего не было не будет/словно топот коней на Диких Полях (…) ("Теням"). В стихотворении "Поэма в честь Али и двенадцати имамов" заметны коранические реминисценции: "(…) где под огненным/деревом Заккум пьют грешники кипяток (…)". Весьма характерна для этого раздела "Поэма о смешении религий", где упоминается Мухаммад, но наряду с Буддой, Иисусом, Кришной, дао, здесь же мы встретим имена философов Маркса, Гуссерля, поэтов Тагора и Гинсберга и т. д., а в стихотворении "Джалал-уд-Дин-Руми" упоминается еще и Ли Бо. Приведём ещё одно стихотворение этого раздела "Попытка портрета": "Кто ты?/Не знаю. Никогда не знал, узнаю на берегу предания,/где буду крестить/Мечтой. Разделять бытие и миф-/горячо стегать действительность./Когда сожжёшь… сожжёёёшь… мм…/со…/Стихи? /Нет — это твоё/" Евангелие от чудака"/Сам сожги./ Не знаю. Я и я и я и я и я и я /Что это?/ Молитва от чудака. /Эгоиста/ и похабника — мизантропа и эротомана." Эта внутренняя полемика оперирует уже христианскими реалиями. Стоит, однако, обратить внимание на название стихотворения: "Попытка портрета", а не "автопортрета".

Такая структура рассмотренного сборника "Вхождение в предание" позволяет говорить о С. Хазбиевиче как о польском татарском поэте, не чуждом, однако, общечеловеческой тематики.

1.   Czeslaw Lapicz. Losy jсhzykowe Tatarow litewsko-polskich. Torun,1985. Acta univ. N. Copernici. Filologia polska. 27. Nauki humanistyczno-spoleczne. Zesz. 160, s.53—73.

2.   Мы пользуемся терминологией Х. В. Сефихи, о чем подробнее писали в "Лингвистическое значение средне-арабских текстов-калек" — Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока, XVIII годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР (доклады и сообщения), ч. 2. М., 1985, с. 40.

3.   Czeslaw Lapicz. Kitab Tatarow litewsko-polskich (Paleografia. Gratia. Jchzyk). Torun, 1986. Uniwersytet Mikolaja Kopernika. Rozprawy, s.63.

4.   Selim Chazbijewicz. Wejscie w basn. Olsztyn: Pojezierze, 1978. 63 s. (Seria Debiuty Pojezierza).